Обнаров - Страница 93

– Тая, откуда это у тебя? – Обнаров не скрыл испуга.

– Дали русские доброжелатели.

Он вскинул руки, поспешил объяснить:

– Таечка, это же работа, игра. Не серьезно.

Она развернула журнал и тем же способом продемонстрировала супругу еще серию фото на набережной, где на фоне разведенного моста он обнимал все ту же Киру Войтенко.

Обнаров зажмурился. Его руки были на груди барышни, на ягодицах, жаркие объятия не оставляли места для двойного смысла.

Тая свернула журнал и сразмаху ударила им мужа в грудь. Журнал полетел на пол.

– Почему не по морде? – каким-то чужим, дрогнувшим голосом спросил он.

Она жестко взглянула в глаза. Он не отвел взгляда.

– Потому что не за что. Потому что доверие либо есть, либо его нет.

Став ногами на ненавистный журнал, Тая прижалась к мужу, положила голову ему на плечо, как любила делать когда-то. Он обнял ее. Оживший мир вновь обрел смысл и краски.

– Родная моя… Некоторым не хватает одной женщины, они переключаются на другую, третью, десятую. А мне не хватает жизни, чтобы любить тебя, одну-единственную. Ты слышишь?

Глава 5. «…И нет ничего нового под солнцем»

Оставалась ровно неделя до Рождества. В воздухе витало ощущение праздника. Вероятно, поддавшись доброму расположению духа, доктор Михайлович дал волю эмоциям.

«…19 декабря 2005 года. Окончен курс консолидации, – писал он в истории болезни Таисии Ковалевой. – Общее состояние больной удовлетворительное. Стабильно уменьшается слабость, больная окрепла. Хороший аппетит. Температура тела стабильно нормальная. Улучшился внешний вид, восстанавливается мышечная масса, значительно уменьшилась бледность кожных покровов, повторений геморрагического синдрома нет. Болей в мышцах и костях нет. Из подключичной вены удален катетер, заживление ранки нормальное. Контрольные анализы крови и костного мозга удовлетворительные. 19 декабря 2005 года больная выписана домой с условием явки через полтора месяца для контроля состояния и проведения курса закрепляющей ремиссию терапии (реиндукции)».

Доктор Михайлович взял фотографию, прочел на обороте: «С искренней благодарностью и уважением. Обнаровы». Он долго смотрел на фото, потом сказал:

– Молодец, девочка. Ты у меня просто молодец!

Врач положил фотографию в историю болезни. По окончании курса реиндукции он оправит ее в рамку и повесит на стену в своем кабинете к другим многочисленным фотографиям выздоровевших, как память.

Тая переступила порог и застыла в нерешительности.

– Что? Что случилось? – забеспокоился Обнаров.

– Как странно… Я снова дома. Я думала, больше никогда сюда не вернусь.

– Все хорошо. Ты дома. Так будет всегда.

Обнаров улыбнулся жене, подхватил ее на руки, понес в спальню и посадил на кровать.

– Костенька, ну пусти же меня. Ты никак не можешь привыкнуть, что я могу ходить сама!

– Снимай шубу и приляг, я схожу за багажом.

– Как скажешь. Но я не устала.

Со странной полуулыбкой она разглядывала комнату, кроватку сынишки, детские вещи. За пять месяцев, проведенных в больнице, она отвыкла от домашнего уюта. Сейчас ей все здесь казалось чужим, точно ее здесь никогда и не было.

С двумя огромными чемоданами вернулся Обнаров. Он захлопнул входную дверь, сбросил обувь, куртку и пошел к жене. Все также, не сняв шубы, она сидела на кровати и отрешенно смотрела в пол. Он присел перед нею на корточки.

– Ты чего?

Медленно она перевела взгляд с пола на мужа.

– Я совсем не вижу своих вещей. Здесь ничего не напоминает обо мне, как меня и нет.

– А вот здесь? – Обнаров указал на свое сердце. – А вещи… Сейчас будут тебе вещи. Я же здесь не трогал ничего.

Он достал из шкафа несколько вешалок с халатиками, костюмчиками, которые жена носила дома, и положил на кровать рядом. Он склонился и из-под туалетного столика достал ее смешные, в виде двух котят, тапочки. Выдвинул ящики туалетного столика.

– Твою косметику я положил сюда, чтобы патронажные медсестрички не сперли. Они приходят делать Егору прививки и любят посидеть, с матерью о жизни поговорить. Как видишь, – Обнаров сел рядом с женой, – все по-прежнему.

– Не все, Костя. Мы другие.

Он улыбнулся, погладил жену по щеке, легонько поцеловал в губы.

– Я думаю, это хорошо. Мы способны понять, что такое счастье.

Она кивнула, сбросила с плеч шубу.

– Как же холодно в Москве. Я совсем отвыкла от холодов. Пожалуйста, выйди, я хочу переодеться в домашнее.

За ужином говорили обо всем и ни о чем. По неопределенным нюансам Обнаров чувствовал, что жена погружена в свои мысли, и эти мысли довольно мрачные. Как он ни старался, но так и не смог отвлечь ее от этих дум.

Конечно, врачи его предупреждали, что в ходе лечения серьезно пострадала психо-эмоциональная сфера его жены, что, несмотря на работу с нею психологов, для нее, как и для всех пациентов, прошедших химиотерапию, типичны депрессии, плаксивость, страх перед продолжением лечения, изменения в сфере межличностного общения, но одно дело, когда ты слышишь об этом, и совсем другое, когда ты с этим сталкиваешься, когда это касается родного, близкого, любимого человека.

Пока жена была в ванной, Обнаров помыл посуду, навел порядок на кухне, приготовил постель. Вскоре он услышал ее легкие шаги. Жена остановилась в дверях спальни.

– Пожалуйста, постели мне в другой спальне или в гостиной, – голосом, не выражающим ничего, попросила она, и как посторонняя, так и осталась стоять в прихожей.

– Если ты хочешь спать одна, давай я уйду на диван, а ты оставайся здесь. Здесь удобная кровать, ты хорошо выспишься, – сказал Обнаров.