Обнаров - Страница 138

138

– Что за шум на берегу был? – проигнорировав претензии, спросила она.

– Да-а… – Обнаров безразлично махнул рукой. – Какую-то новую дачницу Тихон напугал. Орала, аж уши заложило!

– Костя, мед бери, конфеты.

Обнаров втянул носом чайный дух.

– Чай как странно пахнет.

– Это мята. Мы с Егором нашли заросли мяты у ручья, который местные протокой называют. Нарвали, насушили. Теперь чаек с нею завариваем. Полезно. Пей.

Обнаров подозрительно заглянул в чашку.

– Муть какая-то. Мама, выдумаешь ведь!

– Мои отец и мать, как ты знаешь, в деревне жили. Мяту все время пили вместо чая.

– Чем же их чай не устраивал?

– Тем, что денег на чай не было. Работали «за палочки».

– За что?

– За палочки. За трудодни то есть. Отработаешь трудодень, бригадир тебе в тетради учета палочку ставит. Надо, чтобы таких палочек сто сорок штук было с мая по сентябрь. Тогда можно рассчитывать, что зимой с голодухи не помрешь.

– Так это же почти каждый день рабочий.

– Вот так. А еще надо свой огород обработать, на свою корову накосить. Косить не давали, все по болотам да по неудобьям косили, в ночи. Луга-то колхозные. Это сейчас – коси, где хочешь. Луга нетронутые под снег уходят. А тогда… – Марта Федоровна грустно вздохнула. – Сена только до апреля хватало. Бывало, отец полезет на сарай, раскроет соломенную крышу и корове солому до мая и кормит, чтоб с голоду не издохла. А мы, дети, по весне с котомкой на поле гнилую картошку собирать ходили. Взрослым нельзя было. Это же хищение народного добра! За хищение народного добра сажали. Принесем, бывало, этой гнилой, мороженой картошки, мама ее вымоет, разомнет на терке да драников нам напечет. Мы и едим. До-воль-ны-е! – мать снова вздохнула. – Ладно, пей чай. Да, Костя, тут тебе бумаги оставили.

– Кто? Какие бумаги?

– Этого я не знаю.

Мать протянула Обнарову толстую папку.

– «Заслуженному артисту РФ Обнарову Константину Сергеевичу…» – прочел он на обложке.

Печатные буквы были написаны небрежно, наспех.

– Шестьсот километров от Москвы! И тут нашли! – с досадой произнес он и бросил папку на пол. – Кто принес?

– У нас, на крыльце нашла. Я приехала, а папка лежит. Почитал бы. Люди старались. Ехали. Везли.

Обнаров шумно прихлебнул чаю и звонко поставил чашку на блюдце.

– Мама! – с нажимом произнес он. – Если б ты знала, мама, сколько мне присылают макулатуры! Мне бы и работать было некогда, если бы я все это читал. От современной писанины свихнуться можно! По половине писак психушка плачет, по другой половине плачет средняя общеобразовательная школа.

Марта Федоровна недовольно поджала губы.

– Что?

– Ты, Костя, высоко поднялся. Как голова от успехов закружится, падать станешь. А падать, дорогой мой, больно! Самое обидное, что уже не подняться.

Обнаров пододвинул чашку к самовару, открыл краник. Кипяток весело заплескался в чашке. Из заварочного чайника он подбавил отвара мяты. Потом он демонстративно нагнулся, подобрал с пола папку, бросил на лавку.

– Если ты настаиваешь, Валере Юдину отдам. Пусть читает.

Мать проснулась рано, еще не было и шести. Потихоньку, на цыпочках, она вышла на веранду, где обычно молилась, пока все спали, и застыла на пороге. Сидя за столом, сын дочитывал ту самую рукопись из толстой папки. Полная окурков пепельница и пропитанный сигаретным дымом воздух молчаливо свидетельствовали о том, что он не ложился – совсем.

– Костя, как это прикажешь понимать?

Но Обнаров вдруг засобирался уезжать, даже не позавтракав и не умывшись.

– Мам, не обижайся. Дело у меня, – он чмокнул мать в щеку. – Дня через три вернусь.

– Что за срочность, Костя? Ты же не собирался никуда.

– Мам, я, может быть, всю жизнь такой материал ждал.

– Егору что я скажу?

– Скажи, что я его люблю. Очень люблю!

– Егорушка, ну нельзя же так! Сидишь с утра в папиной мансарде и ни словечка от тебя, ни звука.

Марта Федоровна, попыталась обнять внука. Внук уклонился. Он ловко спрыгнул с дивана и побежал на балкон. Опершись о перила, он стал смотреть на озеро.

– Папа любит тебя. Он же для тебя старается. Работает, чтобы у тебя все было.

– Бабусь, вот ты – взрослый человек. Скажи, много ребенку надо?

Марта Федоровна растерялась от такого вопроса, и внук перехватил инициативу.

– Ребенку нужно родительское внимание. Чтобы вовремя по головушке погладили, по заднице шлепнули, поцеловали. Больше ребенку ничего не нужно. Неужели вы, взрослые, этого не понимаете?! Вы свои желания выдаете за заботу. Так что вы виноваты передо мной. Ваши запреты больше не действуют. Все! Я пошел на озеро.

Внук юркнул с балкона в мансарду, а оттуда вниз.

– Егор! На озеро тебе нельзя одному. Папа не разрешает. Погоди, я сейчас спущусь!

Марта Федоровна стала спускаться вниз, осторожно ступая по крутым ступенькам и причитая: «Ну вылитый Костя в детстве! Все крошки подобраны!»

– Тихон! Тихон! Тихон! Ко мне! Тихон! Тихон! – звонким эхом летело над озером. – Простите, вы мою собаку не видели?

Егор остановился возле молодой женщины, стоявшей на мысу и любовавшейся озером.

– Такой рыжий, огромный?

Егор кивнул.

– Здесь вчера на меня налетел. Облаял. А сегодня я его не видела.

Егор с любопытством смотрел на незнакомку. Красивая, стройная, с черными волосами в прическе-каре, простым русским лицом и зелеными бархатными глазами. За четыре дачных сезона он успел перезнакомиться в этой крохотной деревне со всеми. Всех знал по именам.

– Простите мне мое любопытство, вы в нашей деревне живете?

Женщина удивилась такой тактичности, нетипичной для современных мальчишек.

138