Обнаров - Страница 132

132

Он качнул головой.

– Куража нет.

– Да бог с ним! Как-нибудь отыграем! Не в Москве! Был спектакль и прошел. Поглядели на столичных актеров и будет. Это же про-вин-ци-я! Ты воспринимаешь все слишком серьезно, Костя. Соберись! Я скажу, чтобы начинали.

Оставшись один, Обнаров вдруг отчетливо понял, что у него нет сил идти на сцену, нет желания работать. Внутри было глухо и пусто, хотелось спать. Обнаров зевнул, потер глаза. Ему вдруг стало совершенно ясно, что он не готов выдержать пристальное внимание к своей персоне десятков людей. Не готов быть ироничным, невозмутимым, небрежным, снисходительным. Не готов доминировать и подчинять, командуя залом, точно полководец на поле сражения. А играть «как-нибудь» он позволить себе не мог, да и не хотел.

Обнаров подошел к двери, взялся за ручку. Ручка была округлой и удобно умещалась в ладони. Ее можно было крутануть вправо и выйти наружу, а можно было крутануть влево и запереться, отгородиться дверью ото всех. Он медлил. Он понимал: вот она, та грань. Если найдешь силы переступить, будешь жить дальше, если нет – все полетит к чертям, под откос. Он коснулся лбом холодного глянца двери, закрыл глаза.

Вдруг, так отчетливо, точно это было здесь и сейчас, он увидел жену. Она, счастливая, бежала к нему по центральному проходу. «Костя, мне так понравилось! Это было великолепно! Ты такой молодец!!!» – возбужденной скороговоркой говорила она. Это действительно было когда-то на репетиции «Мужского сезона», как раз в день регистрации их брака.

Обнаров вздрогнул. Сердце забилось чаще. Он радостно улыбнулся в ответ и стремительно рванулся навстречу, туда, к ней, бегущей по центральному проходу к сцене. Он едва не сбил с ног администратора, стучавшего в дверь и без конца повторявшего: «Константин Сергеевич, ваш выход!»

Едва Обнаров ступил на сцену, зал взорвался. Зал встретил его овацией. Зрители кричали «Браво!», вставали со своих мест и аплодировали стоя. На сцену длинной вереницей понесли букеты, их получать, еще не отыграв спектакль, было непривычно и странно. Он принимал букеты, сдержанно благодарил, заботясь лишь об одном – чтобы люди не заметили в его глазах слезы.

Глава 7. Мужская компания

– Папа! Папа! Смотри, бабочка, какая красивая! Ух ты! Я думал, таких не бывает!

Пятилетний мальчонка резво бежал по лугу, пытаясь поймать пеструю, украшенную затейливым узором, большую, с детскую ладонь, бабочку. Детский смех колокольчиком звенел в хрустальном осеннем воздухе, его отголоски улетали в подернутую полуденным маревом даль.

– Осторожней, Егор! Не упади! Оставь ты эту бабочку. Сейчас в траве запутаешься и чебурахнешься.

От деревенского погоста тропинка спускалась под гору, петляя между валунами, точно полоумный заяц. Косогор был крутоват, поэтому быстрым, решительным шагом Обнаров поспешил к сыну.

– Ну-ка, притормози, чуть-чуть. Руку давай.

Но мальчонка скорчил смешную гримасу и пустился наутек.

– Не догонишь! Не догонишь! – смеясь, повторял он, и только пятки сверкали.

– Под ноги см… Ну вот! Добегались, господин Бармалеище. Поднимайтесь уже!

Обнаров опустился на корточки рядом, помог мальчонке стать на ноги, отряхнул от сухой травы брюки и свитер.

– Ты как, не ушибся?

Насупив брови, сын был готов вот-вот разрыдаться.

– Ничего, до свадьбы заживет, – сказал Обнаров, внимательно осматривая ободранные в кровь сухой травой ладони сына. – Главное – заноз нет.

Он нежно поцеловал оцарапанные ладошки и заглянул сыну в глаза.

– Егор, без слез. Ладно?

Тот кивнул.

Обнаров погладил сынишку по ежику волос.

– Идем. Сейчас с горки спустимся, в низинке родник есть. Там умоемся и перекусим.

Сын послушно зашагал рядом, кулачками вытирая глаза.

– Егорка, ты же мужик. Пусть девчонки плачут.

– Ты тоже мужик, – всхлипывая, ответил мальчонка, – но тоже плачешь.

– Стоп. Стоп, сын! Когда это ты видел, чтобы я плакал?

– Дома, на кухне. Я ночью проснулся – пить захотел, а ты на кухне за столом сидишь, куришь и плачешь.

Запрокинув голову, он с интересом посмотрел на отца.

– Иди ко мне, – Обнаров подхватил сына на руки, крепко обнял, поцеловал и прибавил шаг. – Вот, так быстрее будет. Ты за бабочкой-то зачем погнался? Думал, поймаешь? – постаравшись придать голосу веселые нотки, спросил Обнаров.

– Думал… – со вздохом ответил сын и обнял отца за шею, прильнул щекой к его колючей, дня два небритой щеке. – Помнишь, мы сказку про Дюймовочку читали? Вдруг это была Дюймовочка? Папа, сказки же сбываются!

– Тебе надо в это верить, сынок. Перестанешь верить в сказки, станешь взрослым.

– Пап, а ты перестал верить в сказки?

– Перестал. У меня была очень красивая сказка, но она закончилась.

Родник бил из-под корней могучего векового дуба, ручейком спускался в низину, зажатую между двух высоких холмов, и старательно пробирался к реке через поросший густым орешником берег. Река же, не в пример говорливому, искрящемуся на солнце ручью, была темной и молчаливой, с чудным названием Тудовка.

Обнаров расстелил плед неподалеку от родника, выгрузил на него из машины припасенную снедь.

– Пап, а эту воду пить можно? Я воду из родника никогда в жизни не пробовал.

– Пей. Тебе понравится.

Из вымытого водою колодца Обнаров выбрал опавшие листья и аккуратно оборвал сухую траву возле стоявшей рядом, прямо на земле, иконки Спасителя. Осенив себя крестом, он склонился к воде и сделал несколько больших глотков. Вода была такой холодной, что сводило зубы. Зачерпнув в ладони воды, он умыл лицо.

– Пап, а можно я, как ты?

132