– Сука! – сквозь зубы произнес Обнаров. – Серый, ты понял, что он делает?
– Сиди и не рыпайся, Костя. Он специально тебя подначивает.
– Я и говорю: за отмены и замены по неуважительным причинам будем бить по карману и решать вопрос о дальнейшем пребывании в театре. Кто не с нами – тот, так сказать, против нас. Ситуация, которая сложилась у нас в конце прошлого сезона, не должна повториться.
Севастьянов прервал его:
– Я думаю, мы перейдем к репертуарной части, Петр Миронович. Достаточно о дисциплине. Убежден, в нашем театре работают профессионалы самого высокого класса и сугубо порядочные люди. Уверен, проблем с дисциплиной у нас не будет. Присядьте, Петр Миронович. Теперь я скажу.
Севастьянов как-то по-кошачьи помялся у микрофона и чуть дрогнувшим голосом сказал:
– Прежде всего я хотел бы сказать большое человеческое спасибо тебе, Константин Сергеевич, что нашел в себе силы начать работать, что не выпали из репертуара твои четыре самых кассовых спектакля. И еще спасибо за то, что снисходительно вытерпел ты речи моего зама. Да-да! – с нажимом подчеркнул худрук. – Не актер ты, Петр Миронович. Не понять тебе! Ну, хватит эмоций, перейдем к делу.
Собрание было необычайно долгим и нудным. Обнаров вообще не любил подобных сборищ, не имевших, как он полагал, к творчеству никакого отношения.
Расходились под вечер.
– Костик, ты видел? Театр раскалывается надвое. Одни за Севастьянова, другие – против! – возбужденно говорил Беспалов. – Н-да-а… Сожрут деда. Правильный дед. Честный.
– Не исключено.
Первый в сезоне спектакль с его участием играли 13 сентября на гастролях в Екатеринбурге.
Весь день шел дождь. Он монотонно барабанил по крышам, кронам деревьев, зонтам прохожих, разливался широкими лужами на асфальте, растекался непрозрачными потоками по стеклам.
По заранее достигнутой договоренности с администрацией Обнаров попросил водителя остановить машину у служебного входа, где, к его удивлению и радости, не было ни одного поклонника. Списав все на дождь, Обнаров отпустил машину и побежал к служебному входу. Однако служебный вход был закрыт. Не веря себе, Обнаров с силой дернул ручку двери еще раз. Результат был тем же. Дверь служебного входа была накрепко заперта. Чертыхнувшись с досады, Обнаров поднял воротник серой замшевой куртки и под проливным дождем побежал вокруг здания к главному входу.
У главного входа стояла толпа народа, не доставшего билеты.
– Есть лишний билетик? Мужчина, лишний билетик есть? – несколько раз спросили у него, пока он продирался сквозь толпу.
Ручейки воды с зонтов лились ему за шиворот. Кто-то несколько раз больно наступил на ногу.
На входе хамоватая контролерша отбивалась от желающих пройти без билета.
– Куда прешь? Билет давай! – крикнула она Обнарову, попытавшемуся между двумя слезно умолявшими впустить, протиснуться в холл.
– У вас почему служебный вход закрыт? – ответил вопросом на вопрос Обнаров.
Но бдительность контролерши было не так-то просто усыпить. Верно говорят, что контролерша – это не профессия, а состояние души.
Цепко схватив Обнарова за рукав, она остановила его, грудью заслонила дорогу и громовым голосом потребовала:
– Вон, раз билета нету! Ходят тут всякие!
– Ничего, что без меня спектакль не состоится? – по-прежнему спокойно осведомился Обнаров.
– А ты меня не пугай. Пуганая! Катись отседова, из храму искусства!
Обнаров не стал дальше спорить. Вышел.
Он стоял на улице, под проливным дождем, в стороне от толпы, и курил. Желание убраться из этого «гостеприимного городка» боролось в нем с чувством долга.
– Ой, Миш, смотри, это же Обнаров! – прошептала какая-то девушка, шедшая в обнимку с парнем под одним зонтом. – А почему он не на сцене?
От начала прошло пять минут.
В кармане затрезвонил мобильник.
– Константин Сергеевич, вы где? Что случилось?! Начинать же пора! – взволнованно кричала в трубку организатор гастролей.
– Я, милая барышня, уже десять минут мокну под дождем у главного входа. Служебный вход у вас закрыт, а с центрального меня не впустили. У меня же билета нет.
– Ой! – сдавленно ойкнуло в трубке. – У нас же Танька Обедникова сегодня на дверях. Я сейчас, Константин Сергеевич! Простите. Все уладим!
Вместе с администратором они миновали бдительную контролершу.
– А мне-то что? Обнаров, Сидоров, Петров… Я обязана по билетам пропускать, вот я и пропускаю! – неслось ему вслед. – Есть билет – проходи! Нет билета – проваливай!
– Да как же вы, Татьяна Павловна, Обнарова-то не узнали? – совестила контролершу директор театра.
– Я не дура. Я знаю Обнарова. Кто ж его не знает? Звезда! А этот… Этот не Обнаров. Этот – скунс полинявший!
И это окончательно выбило его из колеи.
Обнаров сидел в отведенной ему гримерке в насквозь промокшей одежде, сгорбившись, опершись локтями о колени, и курил сигарету за сигаретой.
– Костик, ты чего?
Дина Друбич присела перед ним на корточки и ладошкой коснулась щеки.
Он посмотрел ей в лицо спокойно и пристально.
– Дин, зачем все это?
– Ты про что?
– Зачем три часа себе выматывать душу, грузить сердце, рвать аорту? Для кого? Для Татьки Обедниковой?
– Подожди, я сейчас.
Она куда-то исчезла и вернулась с фляжкой коньяка.
– Давай пару глоточков. Как лекарство. Иначе ты простудишься, – она протянула Обнарову коньяк. – Ну, же! Костя!
Он не шевельнулся.
– Я не могу идти туда, – очень тихо произнес он.
– Что за глупости? Контролерша, конечно, хамка. Но работать-то надо! Денежки в кармашке лежат. Тебя зал ждет. Люди пришли посмотреть спектакль. Вставай. Пойдем!