Обнаров - Страница 130

130

– Что-то, я гляжу, вы сами сегодня за продуктами, обычно вы женщину пожилую привозите и ждете в машине.

Обнаров вспомнил, наконец, что забыл купить сигареты. Привезенный из Москвы блок закончился вчера, и несколько оставшихся в пачке сигарет он тянул, как мог.

– Еще «Манхеттен», два блока.

Продавщица с сожалением качнула головой.

– Не бывает.

– А что бывает?

Продавщица простерла руку вправо от весов.

– Вот. Смотрите. Все, что есть. А вы правда Константин Обнаров? – воспользовавшись паузой, спросила она, откровенно разглядывая покупателя. – У нас, на центральной усадьбе, уже месяц только и разговоров, что про приехавшего на дачу в соседнюю деревню Константина Обнарова.

– «Кент» только в одном варианте?

– Только, – с сожалением пропела продавщица.

– Жаль. Пожалуйста, две пачки.

Продавщица вновь изобразила чудеса скоростного вычисления и объявила:

– С вас три тысячи девятьсот шестнадцать.

Обнаров подал деньги, спрятал бумажник в потайной карман.

– Благодарю вас. До свидания.

– До свидания. А вы ведь так и не сказали…

– Что, простите?

Продавщица смутилась.

– Ну, я же вас спросила, правда ли, что вы тот самый Константин Обнаров, ну которого мы все знаем и любим? А вы не ответили.

– «Тот самый»? Вряд ли.

Дома его встретил Егор радостным «Папа!»

– Привет, мой хороший. Ты слушался бабушку?

Сын хитро заулыбался.

– Ах, Бармалей!

Обнаров оставил пакеты с продуктами на кухне и пошел к матери.

Подложив под спину подушки, Марта Федоровна лежала в кровати.

– Я все купил. Только колбасы копченой у них нет. Как ты? Давление мерила?

– Что теперь наше давление мерить… – вздохнула мать. – Одно, скоро к Сергею Дмитриевичу, на кладбище.

Мать спохватилась, видя, как дрогнуло лицо сына.

– Прости, Костенька. Расклеилась. К дождю, видимо. Старость и есть старость. Но это пройдет, я таблетки уже приняла. Поезжай. Не каждый же день кинофестиваль бывает. Нечего затворником на даче сидеть. Поезжай! – настойчиво повторила она. – Тебя люди ждать будут. То Тая болела, ты никуда не ездил, то траур, то опять затворником сидишь. Всему есть предел. И страданиям тоже. Егору надо прививку делать. Надо его в Москву везти. Егора у Наташки оставишь, сам на мероприятие пойдешь.

Мать взяла руку сына своими маленькими сухонькими руками, легонько сжала.

– Не бойся осуждения, сын, даже если ты будешь блюсти траур десять лет, найдутся люди, которые скажут, что и этого мало, что ты ее не любил.

Обнаров достал из черного матерчатого чехла прибор для измерения давления, надел манжету на правую руку матери, вставил дужки фонендоскопа в уши и, методично сдавливая черную мягкую «грушу», стал нагнетать воздух в манжету.

– Это для меня сейчас самое важное, – сказал он.

Стрелочка манометра послушно поползла к ста семидесяти. Он чуть ослабил выпускной клапан, и стрелочка также послушно поползла назад. На отметке 130 она дрогнула, и Обнаров отчетливо услышал сердечный ритм, затихший у отметки 80.

– Сто тридцать на восемьдесят, мам, – сказал он. – Слава богу, упало.

– Вот видишь! Таблетки действуют. Хорошие таблетки. Поезжай. От Наташки мне еще таблеток привезешь.

Обнаров погладил сына по голове. Ребенок стоял рядом и внимательно следил за манипуляциями взрослых.

– Мам, я уже давно не боюсь, кто чего скажет или подумает. Просто я не хочу все это видеть.

– Что?

– Шоу, мам.

– На банкет можно не оставаться, но на официальную часть поезжай. Это нужно. Тебе нужно, раз ты выбрал такую профессию.

Обнаров замотал головой.

– Не могу. Сил нет.

Лето Обнаров провел на даче, заботясь о сыне и матери, купаясь, загорая, бродя по лесу или рыбача. Лишь однажды на неделю он выбрался в Питер на озвучку нового английского мультика, выходившего в российский прокат. На участии в работе именно Обнарова настоял лично продюсер проекта Сэм Брэдуэй, отказать которому Обнаров, конечно, не мог.

А в остальном преданный ему Валера Юдин прочно держал глухую оборону, скрупулезно выполняя обещание никого к Обнарову не допускать и его местонахождение не раскрывать.

Родной театр встретил своего ведущего актера настороженно. На сборе труппы 11 сентября его разглядывали, точно диковинку, сторонились, точно чумного.

– Костя, не заводись. Не обращай внимания, – говорил ему Сергей Беспалов.

– «Ах, как вы похудели!» «Вы просто на себя не похожи!» «Ой, как же мальчик-то ваш без мамы?» А за спиной: «Пьет. Точно пьет!» Серый, достали, честное слово! – горячился Обнаров. – Даже госпожа Войтенко заднюю скорость включила. Шарахнулась от меня, как от крокодила.

– Пойдем в зал. Начальство на сцену выползло.

Они сели в последнем ряду партера.

– Серый, если Симонец меня сейчас начнет утюжить, ей-богу, я брошу все к чертовой матери и уеду опять на милое сердцу озеро!

– Тихо, тихо, Костя. Не горячись. С чего ему тебя утюжить?

– А ему повода не надо.

Беспалов вздохнул, поджал губы. Обнаров был прав.

– В новом сезоне я просил бы вас, уважаемые коллеги, обратить особенное внимание на дисциплину, – старательно декламировал со сцены Симонец. – Ибо дисциплина – это залог успешной работы театра. Будет дисциплина – не будет авралов, отмен, замен. Будет стабильность. В том числе в денежном выражении. Я понятно изъясняюсь? – Симонец цепким взглядом обвел зал. – Что-то я не вижу нашего ведущего актера Обнарова Константина Сергеевича. Здесь он?

– Здесь! – крикнул Беспалов и помахал Симонцу рукой.

– Очень хорошо! – почему-то обрадовался Симонец. – Что ж вы, Константин Сергеевич, на самой, так сказать, «камчатке»? Ведущему актеру полагается первый ряд!

130