Обнаров - Страница 96

Сын обернулся, протянул ручонку к Тае.

– Мама… Мама там? Мама сейчас покормит тебя вкусным супчиком, а потом баиньки.

– Иду, мой хороший! – Тая помахала сынишке рукой, потихоньку встала с кровати, пошла следом, и было заметно, что от занятий с ребенком она физически очень устала.

На кухне Обнаров посадил ребенка на колени, повязал ему на шею пестрый клеенчатый фартучек, дал в правую руку чайную ложку, на стол посадил лягушку.

– Костя, я боюсь его кормить, – честно призналась Тая.

– Ничего страшного. Суп я измельчил в блендере, так что жевать ему нечего. Корми, не бойся. Только смотри, он, бывает, ложку укусит и держит, назад не потяни, десну поранишь. У него два верхних зуба режутся, он любит чего-нибудь покусать.

– Как же ты с ним запросто! А я… Ой, у меня, кажется, руки дрожат!

– Смеешься – уже хорошо! – ободряюще улыбнулся Обнаров. – Завтра я возьму детский стульчик у Беспаловых, так что кормить Егора будет удобно, даже на руках держать не надо. Главное, лягушку не забудь накормить. Я заметил, что кормление этого зверя обостряет Егору аппетит.

Так, с шутками, они кормили малыша, потом Обнаров отнес его в ванную, умыл и насухо вытер личико полотенцем.

– Теперь обязательно на горшок, чтобы обойтись без лишней стирки.

Засыпал Егор под колыбельную мамы, впервые за свои почти шесть месяцев.

– Ты знаешь, Костя, у меня такое стойкое ощущение, как будто Егор только что родился, именно таким большим, – говорила Тая за обедом. – Нет, не бойся. Я не сошла с ума. Мне так страшно признать, что почти полгода он жил без меня! Как же ты справлялся с ним? Как же тебя на все хватало? Ты и работал, и ко мне летал, и с Егором сидел, и есть готовил, и стирал…

– Нимб у меня уже появился?

– Не надо иронии. Я просто хочу сказать, что горжусь тобой, и что мне с тобою очень повезло.

– Спасибо.

– Очень вкусный суп, Костя. Но доесть я не могу. Мне слишком много. Я допью витаминный коктейль от доктора Михайловича, и на этом – все.

Обнаров тут же поднялся, взял у жены тарелку, а на ее место поставил другую с рисом и паровой котлеткой. Из кухонного шкафчика он достал бутылку красного вина, разлил по бокалам.

– Прежде чем отказываться от второго блюда, попробуй хотя бы кусочек. Но сначала вино. Давай по капельке. Для аппетита. Теперь уже не натощак. Это настоящее грузинское вино. Свое. Кладезь минеральных веществ и витаминов. Мне Зураб Гагурия подарил. Это с его виноградника.

– Это тот красивый седой грузин, режиссер, который тебя зовет «дорогой моему сердцу Константин»?

– Да. Он просил нас пить это вино за твое здоровье, – Обнаров коснулся своим бокалом бокала Таи. – За твое здоровье! – несколько торжественно произнес он.

Обед был вкусным, и Тая не жалела хвалебных слов для мужа, хотя ограничилась ложкой риса да пару раз укусила котлетку. В конце трапезы она все же не удержалась, сказала:

– Я не буду спрашивать, как неприспособленный к жизни человек, который не умел даже поджарить яичницу, мог научиться готовить так вкусно, скажи, когда же ты все это приготовить успел?

– Пока вы с Егором играли. Это все не так долго, оказывается. Часа полтора…

Она задумчиво смотрела на него.

– Знаешь, иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю.

Он взял ее руку, поцеловал.

– Я обещаю тебя и дальше приятно удивлять.

– А все-таки, Костя, одной вещи не хватает.

– Какой?

– Постоянных телефонных звонков.

– Точно!

Они рассмеялись, вспомнив, что неугомонный телефон портил им тихие семейные посиделки.

– Я отключил телефон. Мобильный тоже. Есть ты, я и Егор. Все остальное неинтересно.

Тая потрепала его по волосам, едва прикасаясь тонкими пальчиками, погладила по щеке.

– Надо же, мой муж – максималист.

Он улыбнулся, взглянул на жену потемневшим, с поволокой, взором. Она отдернула руку, точно обожглась.

– Так! – он отвел взгляд, чуть смутился, посмотрел на часы, – Егор проспит еще часа два. Тебе обязательно нужно отдохнуть.

– После вина у меня просто слипаются глаза, и я боюсь, что до кровати уже не дойду.

– У тебя есть я.

Обнаров взял жену на руки.

– Даже если наше непредсказуемое правительство издаст закон, запрещающий носить жен на руках, я обязуюсь нарушать его регулярно.

Уложив жену в кровать, Обнаров заботливо поправил ей подушку, снял с ног тапочки, шерстяные носки и укрыл одеялом. Она поймала его за руку.

– Костя!

Он приложил палец к губам, заглянул в кроватку. Сынишка спал, раскинув ручонки в стороны, с каким-то особенным довольным выражением лица. Обнаров лег поверх одеяла, обнял жену, чмокнул в не прикрытое одеялом плечо. Тая улыбнулась, погладила мужа по руке.

– Ты не уйдешь?

– Никогда.

– А почему лег поверх одеяла?

– Током бьет.

Мороз поскрипывал снегом под торопливыми шагами, искрился инеем на заледеневших ветках, студил дыхание, забирался под теплый финский пуховик. Луна, точно холодный уличный фонарь, висела над кронами деревьев. В темном вечернем небе луну окружал мутный световой ореол – предвестник сухой морозной метели.

Обнаров поежился от бьющего в лицо колючего ветра, в который уже раз пожалев о забытых дома перчатках, на ходу поудобнее перехватил зажатые в замерзших руках пакеты с продуктами, шумно шмыгнул носом и легкой трусцой побежал по тротуару через двор к подъезду.

– Костя! Костя, подожди!

Обнаров остановился, заскользив подошвами по утоптанному снегу.

Из припаркованной недалеко машины вышел человек и, гулко хлопнув дверцей, пошел к Обнарову.

– Талгат?! Что ты здесь делаешь?