Обнаров - Страница 9

После спектакля Сазонов провожал ее домой.

Они шли по полутемной пустынной улочке. Их неспешные шаги неуверенным эхом отдавались в наступавшей ночи.

– Тась, как тебе эта «пронзительная пьеса о любви»?

– Никак. Жаль потерянного времени.

– Таисия, вы противница академического театра?! – Никита Сазонов сыграл изумление.

– Нет. Я противница халтуры. Звание народного артиста, по моему убеждению, глубокому, как Марианская впадина, не дает права Андрею Шерстнёву на халтуру. А бессмысленная беготня по сцене, механическое и невнятное произнесение текста – все, что я сегодня увидела. Жаль потерянного времени, – повторила она.

– Ты припечатала… Слышал бы тебя наш Сирано де Бержерак!

Таисия улыбнулась.

– Ему бы было полезно. Криминальные авторитеты ему как-то больше удаются. Может быть, потому, что в кино есть монтаж?

– Да ладно. Думаешь, играть одно и то же шестой год подряд интересно? А он играет, чтобы иметь хлеб насущный. Разве можно его за это осуждать?

– А кто здесь говорит об игре? Игра – это когда у тебя в жизни кавардак: жена сбежала к лучшему другу, все бабы – подлые стервы, дети балбесы, которым на тебя чихать, у самого вот-вот инсульт, начальство на тебя зуб точит, а ты выходишь на сцену и три часа, пока идет спектакль, умираешь от любви, растрачивая себя, душу свою на кусочки дробишь и даришь по крохотному кусочку каждому пришедшему поглазеть на тебя зрителю, чтобы у него, у зрителя, в его измученной, закопченной лампадой жизни душонке светлее и чище стало, чтобы он вышел из театра и сказал: «Господи, хорошо-то как! Как в церкви побывал!»

– Н-да-а… – вздохнул Сазонов. – Самое грустное, что этот Сирано в конце месяца у нас мастер-класс вести будет. Будет нас учить актерскому мастерству, «отдавать себя без остатка зрителю при каждом выходе на сцену».

– Преображенский сказал?

– Да.

– Я не пойду.

– Да не суди ты об актере по одному неудачному спектаклю. Ты – максималистка, Тасенька. Обычная, надоевшая до чертиков работа, за которую платят бешеные бабки. Да я не напрягаясь лет за пять своей мордой на экране заработаю больше, чем мой папа за всю жизнь! И не надо, не надо романтики. Это хорошо отлаженный бизнес, шоу-бизнес. Нет больше титанов: Смоктуновского, Миронова, Папанова, Никулина, Раневской, Орловой, Ладыниной. Наше актерское поколение по сравнению с ними – сельское ПТУ. И ты, Тасенька, как бы ни пыжилась, не станешь второй Орловой или Вивьен Ли. Да и не нужно. У нас с тобой задачи другие. Когда я чувствую вкус денег, я черту душу готов продать! Уверен, ты тоже. И не буду я себя растрачивать. Есть соответствующие актерские техники. Только экзальтированные и недалекие еще играют по Станиславскому. Здоровьишко беречь надо для дома, для семьи. Если каждый день играть как на премьере, сердечко тикать перестанет. Так что спустись с небес на землю. И… давай не будем больше об этих глупостях.

Сазонов взял ее за руку, стал гладить пальчики, потом поцеловал запястье, ладонь.

– Никита, не надо. Перестань!

Он притянул ее к себе, обнял, не дав высвободиться, попытался поцеловать в губы. Таисия уклонилась.

– Отпусти меня!

– Нет… – хрипло ответил Сазонов. – Идем к тебе. Пригласи, ну пригласи меня к себе, – скороговоркой шептал он, не оставляя попыток поцеловать.

– Отпусти, я сказала! – она с силой отпихнула его, и Сазонов едва удержался на ногах.

– Ковалева, ты лесбиянка, что ли?

– У меня беда с актерской техникой, Никита. Я не умею притворяться. И я не люблю, когда мимоходом. А поцелуи на улице, на мой взгляд, вообще дурной тон!

Сазонов усмехнулся.

– Приглашаю к себе – тебе не нравится. Мимоходом – дурной тон. Слушай, Ковалева, – с нажимом произнес он, точно ему вдруг здесь и сейчас открылась великая тайна, – может, все проще? Может быть, ты просто «динамистка»?!

Таисия помахала ему рукой и зашагала дальше по дороге. Одна.

Соседи не спали.

– Чё поздно приперлась?

Сосед Семен, зевая и почесывая под грязной майкой жирное брюхо, застыл в дверном проеме кухни.

– Добрый вечер, Семен Андреевич. Чаю хотите?

– Сама пей. Слушай, тут такое дело. Дай сотню до зарплаты, – без перехода выпалил он.

– Да откуда же у меня такие деньги? Я еще зарплату ни разу не получала.

– Все на шее у папы с мамой? Ну-ну.

Сосед подошел к столу, встал рядом с Таисией, ожидавшей, пока закипит чайник.

– Избаловали мы нашу молодежь. Где бы родителям помочь, они на родительской шее… – он замялся. – Ладно, Таська. Чего там… Что я, не отдам?

– Нет у меня денег. Самой бы до зарплаты кто подал.

– А я у тебя не милостыню прошу. Я за дело.

– Какое дело?

– Ты в комнатенке без прописки живешь? Да-а! – он расцвел в ехидной улыбке. – Участковому скажу, он тебя оштрафует. Опять скажу – опять оштрафует. Ты же лимита. У тебя же московской прописки нет!

Сосед с явным превосходством смотрел ей в глаза.

– С чего вы взяли? Это вы без прописки. И вообще, я хозяйке квартиры про вашу наглость скажу! Дайте пройти.

– Ути-ути-ути! – сосед, пританцовывая, отступил. – Крутая какая. А если вот так? – и он больно ущипнул девушку за ягодицу.

– Ошпарю, гад! Всю морду кипятком сожгу!

– Вали в комнатушку! Испугала! Ты теперь у меня вся в синяках ходить будешь, гадюшка, жадная. Я тебе припомню!

День разгулялся на славу. Солнце жарило не по-осеннему щедро, от всей души, так, что казалось, на дворе не середина осени, а всего-то середина августа. Пестрая лесная опушка, берег ленивой лесной речушки, щебет запоздавшей с отлетом на юг лесной пичуги… Костерок… Шашлычок… Водочка…