Обнаров - Страница 10

– Красотища-то какая, коллеги! – Слава Сысоев с наслаждением вдохнул запах готовящегося шашлыка. – «Дни поздней осени бранят обыкновенно, но мне она мила, читатель дорогой…»

– Разливайте водку, Александр Сергеевич. Шашлык почти готов.

– Точно, Димон. Сначала выпьем, – согласился Сысоев. – Братцы, к столу! Иначе мяса наедитесь, вам водяры не хватит. Давайте натощак, чтобы достучалось.

Нетерпеливые руки потянулись к пластиковым стаканчикам.

– Внимания, прошу внимания! – Сысоев постучал кончиком ножа по бутылке. – Дорогой мой первый курс! Давайте выпьем за нас. За то, чтобы, став знаменитыми…

– «Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь…»

– Заткните Пастернака. Я продолжу. Так вот. Выпьем за то, чтобы, став знаменитыми, любимыми народом, богатыми и духовно и материально, мы всегда помнили, как мы начинали свой путь, день этот помнили…

– Короче, Склифосовский!

– …чтобы могли вот так, как сегодня, запросто собраться…

– Травиться дешевой водкой…

– Не надо. Не надо.

– Так что за нас, первый курс. Да сопутствует нам удача во всем!

– Ура!!!

Опустевшие пластиковые стаканчики полетели в воздух.

– Мясо… Мясо готово! Разбирайте.

Дима Ермаков, ловко орудуя шампурами, снимал кусочки шашлыка в общее блюдо, делил на порции, раскладывая в картонные тарелки.

– Мне два шампура дай. Я с картонки есть не буду, – Никита Сазонов брезгливо отверг протянутую ему порцию.

– Никитос, не борзей. Голодным оставлю. Так, девчонки, налетай. Кому порцию?

Сазонов усмехнулся, перешагнул через сидевшего на корточках Ермакова, жестко отстранил осаждавших его однокурсниц, подошел к мангалу, покрутил туда-сюда шампуры с уже готовым шашлыком и выбрал два.

– Э-э! Куда? Все же точно рассчитано. Никита, кому-нибудь не хватит. Ты же четыре порции загреб! – крикнул Ермаков вслед Сазонову.

– Пошел ты, счетовод! Забыл, кто пирушку финансирует?

На сухой, прибитой течением к берегу сосне секретничали девчонки.

– «…Экспедиция Роберта Скотта достигла Южного полюса восемнадцатого января тысяча девятьсот двенадцатого года, на месяц позже экспедиции своих соперников – норвежцев. Они обнаружили на полюсе норвежский флаг и записки Амундсена. Скотт записал тогда в своём дневнике: «Норвежцы нас опередили – Амундсен оказался первым у полюса! Чудовищное разочарование! Все муки, все тяготы – ради чего? Я с ужасом думаю об обратной дороге…» – сидя верхом на сосне, читала Ольга Ширяева.

– Барышни, шашлык стынет, – напомнил Сазонов.

– Тихо ты! Тихо! – зашикали на него.

– Что за «Юстас – Алексу»? Чего читаем? Таисия, держи, – он протянул Ковалевой шампур.

Ширяева втянула носом аппетитный запах шашлыка и продолжила читать.

– «…Экспедиции Скотта с самого начала пришлось пережить немало трудностей. Мотосани, на которых предполагалось везти продовольствие, из-за замерзания горючего вышли из строя. Из-за этого несколько саней пришлось бросить вместе с провиантом, одеждой, горючим и приспособлениями для палаток. Остальные мотосани пятерым членам экспедиции пришлось всю дорогу через снежные заносы, расселины и нагромождения льда тащить на себе. Маньчжурских пони, которых Скотт предпочёл собакам, пришлось застрелить: они не выдерживали холода и перегрузок. Достигнув Южного полюса члены экспедиции были вымотаны до крайности. Но еще предстояло возвращение. И возвращение действительно обернулось трагедией для экспедиции. Жестокая нехватка еды и питья, страшный холод, постоянные метели, сокрушительный северо-западный ветер. Измождены были все пятеро. Первым погиб унтер-офицер Эдгар Эванс. В принесенную северо-западным ветром «мокрую» метель он, шедший первым в связке, упал с ледяного утеса, разбил голову и, пробыв сутки в болезненном бреду, скончался. Это было семнадцатого февраля тысяча девятьсот двенадцатого года. Капитан Лоуренс Оутс отморозил обе ноги, он не мог идти. Он просил товарищей бросить его, спасаться самим, он понимал, что обречен, что с начавшейся гангреной ему жить осталось не больше двух-трех дней, что он является обузой. Однако Роберт Скотт, Эдвард Уилсон и Генри Боуэрс продолжали тащить его на себе. Глядя на спящих изможденных товарищей, ранним утром шестнадцатого марта Оутс принял решение. «Пойду пройдусь», – просто сказал он и выполз из палатки. Его тело так и не нашли. Путешественников осталось трое. Последний лагерь Скотта находился в одиннадцати милях от лагеря «Одна тонна» с запасом продовольствия, но выйти из палатки и двигаться дальше полярникам мешала сильнейшая вьюга; их силы были уже на исходе. Голодные, изможденные путешествием, они медленно замерзали. Последняя запись в дневнике Роберта Скотта сделана двадцать девятого марта тысяча девятьсот двенадцатого года. Он продержался дольше всех. Умер последним. Его нашли с письмами, дневниками товарищей, его собственным дневником, прижатыми к груди, лежащим в незастегнутом спальном мешке, тогда как спальные мешки Уилсона и Боуэрса были наглухо застегнуты снаружи. Из дневника и писем Скотта стало ясно, что весь обратный путь, невозможный, тяжелейший, с ним рядом была его любимая, его жена Кэтлин Брюс…»

– Жена и любимая… – Сазонов саркастически хмыкнул. – Сочетание несочетаемого. Сейчас прямо расплачусь! Мы отдыхать сюда приехали или лекции по истории Антарктики слушать?

– Представляете, девочки, – продолжала Ольга Ширяева, – Скотту казалось, что в метель, в мороз, утопая в снегу, его Кэтлин шла рядом с ним, будучи шестым членом экспедиции. На привалах она поила Скотта горячим какао, растирала его заледеневшие руки и ноги, говорила очень нужные и важные, чтобы его подбодрить, слова. Временами она даже несла вместо него тяжеленный рюкзак или тащила сани, чтобы он отдохнул. Сначала Скотту казалось, что он сходит сума. Что этого просто не может быть. Потом он смирился. Он понимал, что без Кэтлин ему не дойти. Двадцать девятого марта он проснулся, ее рядом не было. Она не пришла. Тогда Скотт понял, что это его последний день. Когда он умер, находившаяся за тысячи миль, в Лондоне, Кэтлин вскрикнула, схватилась за сердце и лишилась чувств. Очнувшись, она произнесла единственную фразу: «Он умер…» – и оделась в траур…