Сев за столик у фонтана, Кира с восхищенной полуулыбкой стала рассматривать мужчину своей мечты.
– Как странно… – рассуждала она. – Ты одет в костюм ценой в полмиллиона. Ты можешь купить весь бар вместе с барменом, а пьешь пустой чай с кусочком сахара. Ты так не похож на остальных… – она смутилась. – Простите. Это шампанское! Я хотела сказать, вы, Константин Сергеевич, не боитесь быть естественным. В жизни вы не играете. Это так редко встречается в людях! Этого так не хватает…
Он усмехнулся.
– Все гораздо проще. Я привык пить несладкий чай с кусочком лимона. Когда-то давно денег не было совсем. Кусочек сахара казался немыслимой роскошью, а уж кусочек лимона – и подавно! Денег хватало или на лимон или на сахар.
Кира искренне изумилась.
– Правда? Не может быть! Вы так аристократичны, элегантны, мне всегда казалось, что вашим гувернером был француз. Как у пушкинского Онегина. Помните?
Он искренне рассмеялся.
– Я помню, был достаточно долгий промежуток времени, когда я существовал в неприглядном виде, серьезно задумывался о том, сколько сегодня можно съесть и хватит ли сил дойти до метро, потому что денег хватало только или на «поесть», или на метро. Зарплаты, которую мне платили в театре, даже при жуткой экономии хватало только на две недели. Еще две недели нужно было как-то крутиться. Было начало девяностых, все рушилось, кино гибло, в театр никто не ходил, даже хотелось уйти из профессии… – он усмехнулся. – Питер… Это Питер на меня так действует. Приезжаю сюда, и накатывают воспоминания. Еще раз простите.
– Надо же… А я терпеть не могла мамины вкусные котлеты и устраивала родителям скандалы, если на моих школьных каникулах мы не летели за границу. Как глупо…
– Вот вы где! – распаленный шампанским Сергей Беспалов бесцеремонно сел к столу. – Кир, иди к Плотникову. Тебя Плотников ищет, – не глядя на Войтенко, сказал он.
Кира вопросительно посмотрела на Обнарова. Тот кивнул.
– Простите, Константин Сергеевич. Я скоро вернусь.
– Вернешься. Вернешься… – вслед ей пробубнил Беспалов. – Старый, ну, чё ты делаешь? Бабу на бабу менять – только время терять. Попадешь ты с нею в историю.
– Не надо судить о том, чего не понимаешь.
Беспалов резко обернулся к Обнарову и без перехода сказал:
– Костя, я тебе что, пионер сопливый? Или мы с тобой вместе мало овсянки на воде сожрали? Или мы сигарету на двоих от нищеты не делили? А?!
– У-у-у! Хватит тебе шампанского, Серый. Больше не пей.
– Ты почему мне про Таю не сказал? Почему я не от тебя, а от журналюг узнаю?!
– Тихо! Тихо!
– Подкатывает сейчас ко мне очкастый хрен и в лоб так: «Что вы можете сказать о состоянии здоровья супруги вашего друга? Закончена ли химиотерапия?» Я обалдел! Я думал, Костя, мы друзья…
Обнаров поискал сигареты, щелкнул зажигалкой, закурил.
– Костя…
– Что?
– Так что с Таей?
– Все будет хорошо.
– Химиотерапия… У нее рак, что ли?
– Нет, ты нашел, бл. дь, место и время! – резко сказал Обнаров, поднимаясь из-за стола. – Извини, пойду к Мелехову. У нас запланировано совместное интервью.
Интервью питерскому журналу «Люди нашего города» выдалось долгим, обстоятельным, и Обнаров не понял, как это получилось, но с мероприятия они с Мелеховым освободились последними. У выхода к ним подошла Кира Войтенко.
– Извините, я без машины. Уже очень поздно. На мне дорогие украшения. Я боюсь брать такси до гостиницы. К тому же уже разведены мосты. Может быть…
– Конечно, Кирочка! Константин Сергеевич сейчас подвезет вас. Это же его родной город!
– Вообще-то, Антон Андреевич, Константин Сергеевич собирался обратно, в Москву. Прямо сейчас, – сказал Обнаров.
– К сожалению, мне на самолет. Вынужден проститься, – с хитрой улыбкой произнес Мелехов и ушел.
Кира зябко обхватила себя под локти, поежилась под порывом свежего ночного ветра. Ее тонкое длинное платье, красиво облегая фигуру, трепетало на ветру.
– Садитесь в машину. Вы продрогли.
Обнаров щелкнул брелоком сигнализации. Черная «Мазда» призывно моргнула фарами.
– В какую гостиницу вас везти? – спросил он, запуская мотор.
– «Балтийский берег».
Обнаров плавно отпустил сцепление и поехал по набережной. Метров через восемьсот он свернул налево и перед задранным вверх полотнищем моста остановился.
Он посмотрел на часы.
– Мосты разведены. Ждать целых два часа.
– Простите, я вас задержала.
Обнаров не ответил. Привычно пробежав пальцами по кнопкам магнитолы, он нашел джаз, сделал громкость приятной и, коротко извинившись, вышел из машины.
Стоя у гранитного парапета набережной, он курил и смотрел на идущие по Неве корабли.
– Ой, девочки! Смотрите! Это же наш Обнаров! – донеслось откуда-то слева.
Он обернулся. Три девчонки лет пятнадцати-шестнадцати замерли на почтительном расстоянии.
«„Наш” – это, надо думать, питерский…» – сообразил Обнаров и любезно произнес:
– Доброй ночи.
Девчонки восторженно закивали головами в ответ, смущенно попятились и, помахав на прощание руками, с глупым, но непременным хихиканьем заспешили через дорогу.
– Вас ни на минуту оставить нельзя…
Кира Войтенко встала рядом.
«Повод найден. Теперь нужно попросить сигарету…» – невольно подумал Обнаров.
– Дайте сигаретку, – Кира элегантно вскинула руку.
Он протянул девушке пачку.
– Мои слишком крепкие для вас.
– Да вы и сами точно спирт.
Кира закурила, элегантно перехватив сигарету пальцами, украшенными четырьмя массивными перстнями и длинными перламутровыми ноготочками.