Обнаров - Страница 74

– Он пошел тебе на уступки. Он у Плотникова неделю для тебя вырвал. Он пересобачился с Плотниковым, а Плотников – это режиссер, который никогда под продюсера не ляжет. Он звонил тебе, чтобы сообщить, что у тебя есть законная неделя, но до тебя же невозможно дозвониться! Кстати, ассистент режиссера пасет тебя у подъезда.

– Мне без разницы

– Как это «без разницы»? Сценарий под нас с тобой писали, мы уйму сил и времени в подготовку вбухали!

– Я ушел с картины.

Беспалов склонился к Обнарову, озабоченно спросил:

– У тебя с головой все нормально? От такого материала не отказываются. Ты же сам все это затеял! Сейчас выдумываешь какие-то тошные отговорки. Надеюсь, ты свое решение пока не афишировал?

– Не афишировал. Все, Серый, уходи. Не трепли мне нервы.

– Нервы? Это у меня нервы! Если ты вылетаешь из проекта, не факт, что я там остаюсь. Ты обо мне подумал? О Жорике Папаянце подумал? О Витьке Золотове подумал? Боюсь, с твоим уходом нам тоже ничего не светит. Придет новая «звезда», будет диктовать новые условия. Черт бы тебя побрал, Костя, с твоими закидонами! Нельзя потребительски относиться к людям, даже если они твои друзья. Нельзя ставить их судьбы в зависимость от своего настроения.

– Прости, Серый.

– Знаешь куда ты иди со своим «прости»?! Короче, если ты через неделю не выйдешь на площадку…

Беспалов безнадежно махнул рукой и пошел назад, к центральной аллее.

– Сергей! – окрикнул его Обнаров. – Ты меня с рождением сына не поздравил.

Беспалов остановился, пару секунд постоял спиной к Обнарову, точно размышляя, подходить или нет, потом вернулся, протянул руку, сказал:

– Поздравляю.

Рукопожатие было сухим, коротким.

– Пеленки все же попробуй стирать. У тебя получится! – раздраженно бросил он и пошел прочь.

Ночью самолет уносил его в Хайфу. В самолете Обнаров решил отоспаться.

Сразу после посадки он включил плеер с записями Фрэнка Синатры, поправил наушники и под бархатный голос американца блаженно закрыл глаза.

– Э-эй! Эй, извините, – дама, севшая справа, бесцеремонно дергала его за рукав. – Дайте мне автограф. Я вас первый раз живого вижу. Правда, в жизни вы что-то мелковаты и, простите, помяты, но все равно, все мои друзья в «Одноклассниках» просто сдохнут от зависти! Кто поверит, что я летела рядом с живым Константином Обнаровым!

Дама протянула Обнарову свою записную книжку и ручку.

– Ошиблись, – сказал Обнаров, не открывая глаз.

Он опустил пониже козырек бейсболки, скрестил руки на груди и отвернулся к иллюминатору. Фрэнк Синатра начал убаюкивать его, незаметно подкрался сон. Уже показался любимый берег озера Волго, добрый, дорогой сердцу «необитаемый остров», ее милые, усталые глаза, ее родное, светлое и улыбчивое лицо, ее нежные руки…

– Константин! Константи-и-ин! Проснитесь! Проснитесь же!!!

Судя по голосу, это была все та же дама. Теперь она дергала его за козырек бейсболки.

– Я выяснила у бортпроводницы. Вы – это вы. Теперь вам не отвертеться!

Он сделал вид, что не слышит.

– А куда вы летите? Вы на гастроли или в отпуск? Вообще, вы всегда такой нелюдимый? В конце концов, это же просто невежливо, когда вас удостоила вниманием женщина. Не убудет же с вас.

Дама замолчала и какое-то время была слышна только ее возня: очевидно, дама что-то искала в сумочке.

– Не хотите автограф, я вас сфотографирую. Это даже круче. Будет чем похвастать! – довольная находчивостью, сказала она.

Но фотосессии Обнаров ждать не стал. Он поднялся и пошел к бортпроводнице.

– Ой, ну ты свинья! Отсесть от меня решил? Как не стыдно! Совсем вы, «звезды», зажрались! Как будто я в долг прошу! – неслось вслед.

Остаток пути Обнаров провел рядом с укрывшимся белым широким шарфом и таким образом уединившимся для чтения Торы ортодоксальным евреем. Без приключений.

Обнаров осторожно постучал и, не дождавшись разрешения, приоткрыл дверь, заглянул в палату. Жена, видимо, спала. Он подошел, сел на краешек кровати, осторожно, кончиками пальцев коснулся ее щеки, потом склонился и через надетую стерильную маску поцеловал.

– Ты приехал… – ее ресницы дрогнули, она улыбнулась, потянулась к нему, обняла, прижалась своей прохладной щекой к его горячей щеке. – Костенька… А я задремала.

Они замерли, пытаясь как можно лучше ощутить всю прелесть этих первых за всю разлуку объятий. Дрожащими пальцами она перебирала его волосы, слабыми ручонками обнимала за шею, пытаясь покрепче прижать к себе. Он держал ее худенькое тельце в своих объятиях и не мог, никак не мог избавиться от боли, клещами сдавившей сердце.

– Таечка, извини, меня предупредили, что по правилам посещения мне нельзя снимать стерильную маску. Иначе меня больше не пустят.

– Да, все хорошо. Здесь все в стерильное укутаны. У больных же иммунитет очень слабый.

– Как ты, родная моя?

– Не волнуйся, Костенька. Лечусь… – через силу улыбнулась она.

Он помог ей сесть, подложил под спину подушку. Немногих ее движений хватило ему для того, чтобы заметить, что жена сильно ослабела. Она похудела, ее кожа была бледной, точно восковой, черты лица заострились, а вокруг глаз четко обозначились темно-малиновые круги.

Тая взяла мужа за руку и стала тихонько гладить, виновато потупя взгляд.

– Милый мой, хороший… Я так рада, что ты приехал. Я соскучилась. Вроде бы всего три дня прошло, но они такие длинные, эти дни, как годы. Все тянутся, тянутся…

– Таечка, скоро ты вернешься домой, и время потечет по-другому. Потерпи. Пожалуйста, потерпи, родная моя.

– Как Егорка?

– Все хорошо. Спит, кушает. Не капризничает. Он очень серьезный, выдержанный парень. Похож на тебя.