– Костя, там, у Таи, чего, правда так худо?
Официантка принесла чай, заменила пепельницу и с милой улыбкой удалилась.
– Что тебе сказать, Сережа, чтобы не соврать?
Обнаров нахмурился, чувствовалось, что говорить на эту тему ему крайне сложно.
– Тая устала, она измучена. Психологическое состояние на двойку с минусом. Физическое – не лучше. Говорит, что хочет умереть. Она высохла до мумии. Волосы все выпали. По всему телу ужасные кровоподтеки, будто ее нещадно били. Я должен рядом быть, а я здесь прохлаждаюсь, бабло скребу. Как старый ростовщик, прикидываю, сколько туда, сколько сюда, где ужать, из кого выжать, хватит, не хватит. Голова как калькулятор стала … – он грустно улыбнулся, отхлебнул горячего чаю, обжегся и нервно поставил чашку на блюдце. – Еще две недели, и будет ясно: либо ремиссия достигнута, и тогда следующий этап – этап возвращения к жизни, либо… – он резко выдохнул, тряхнул головой. – Все, Серый! Не мучай меня.
Он скомкал, бросил салфетку на стол, из сумки достал сигареты, закурил.
– Прости меня, – угрюмо сказал Беспалов. – Вот, возьми, Костя. Это тебе.
Беспалов положил на стол пухлый почтовый конверт.
– Что это?
– Деньги. От нас с Олькой. Для Таи. Пригодятся. Здесь тридцать тысяч «зеленых». Тебе ж в Израиль лететь, а лететь не с чем.
– Это же твоя дача в Испании. Ты же дачу купить хотел.
Беспалов безразлично пожал плечами.
– Заработаем.
– Спасибо. Ты даже не представляешь, как здорово меня выручил! Серый, но я не скоро верну.
– Забудь, дурья твоя башка! Не в долг это. В подарок! Слушай, Костик, – вдруг оживился Беспалов, – эти девки точно по твою душу. По хитрым мордам вижу.
Три девушки лет двадцати через зал решительно направлялись к их столику.
Обнаров взял со стола темные очки, надел.
– Ой, извините нас, пожалуйста! – бойко начала одна из девушек. – Константин, мы хотели бы попросить у вас автограф. Мы вас через окно увидели. Мы вас так любим!
– Да! Константин, вы такой классный! Такая лапочка! Ну, пожалуйста! – поддержала ее другая.
– Пожалуйста! – сказала третья. – Мы вас просто обожаем! Вам нет равных! Вы – талантище! Вы – современный Николай Крючков или Евгений Урбанский!
– Я всего лишь Константин Обнаров. Извините…
– Ой, ну пожалуйста!
– Мы очень вас просим!
– Очень-очень!
– Костя, они не отстанут, – обреченно констатировал Беспалов. – Так и будут ныть.
– Я имею право пожрать спокойно?! – с плохо скрываемым раздражением спросил он.
– Мы подождем. Вы извините нас, – тут же отозвались девчонки. – Мы у входа вас подождем. У нас зонт есть, один на троих, правда… – смущенно наперебой загалдели они. – Но дождь уже кончается.
Обнаров глянул в залитое дождем окно.
– Черт бы вас побрал! Давайте. Что, где писать?
Он хмуро взял записную книжку одной из девушек и, спросив имя, написал: «Алене. Счастья и любви», – и расписался. Вторая девушка подала ему зачетку.
– Вы бы мне еще паспорт предьявили… – растерянно развел руками Обнаров.
– А вы на форзаце, – улыбнулась девушка. – Просто нет больше ничего.
Уточнив имя, Обнаров написал: «Жанна, успехов вам!», – и расписался.
– А мне прямо на фотографии. Можно?
Третья девушка протянула ему его фотографию.
– С головой все в порядке? – мельком глянув на девушку, хмуро уточнил Обнаров. – Классных парней море, а вы за химерой гоняетесь. Как звать?
– Таисия.
Ручка замерла в руке Обнарова, у рта залегли две глубокие складки.
– Серж, закажи водки, – каким-то чужим, хриплым голосом попросил он.
– Так… Закажу! Отчего не заказать-то? Зиночка, котик, водочки сделай нам по сто пятьдесят. В темпе! – сказал Беспалов официантке.
Обнаров сосредоточенно смотрел на фотографию, все никак не решаясь что-либо написать. Одно ему казалось банальным, другое – глупым, третье – надоевшим и тупым.
– Ты чего там, поэму сочиняешь? Закругляйся. Водка греется! – подогнал его Беспалов.
«Будьте счастливы, любимы и удачливы. Желаю вам поменьше расставаний и побольше встреч! С уважением, К. Обнаров», – наконец написал он и вернул фото и ручку девушке.
Поблагодарив и выразив еще раз свое восхищение кумиру, девушки ушли.
– Вот чего ты заводишься? – нравоучительным тоном начал Беспалов.
Обнаров выпил свои сто пятьдесят, хмуро сказал:
– Помолчи сейчас.
– Нет, как автографы раздавать, так ты, а как молчать – я! Это чересчур! Как актера, бабы не любят меня. А женская аудитория – две трети популярности. Меня это задевает, но я не делаю из этого трагедии. Я не кислый. Я такой острый, огненный перчик. Хо-хо! Старый, а ты кислый, и кислый ты мне жутко не нравишься. Ты похож на вареный лук в супе.
Обнаров грустно усмехнулся.
– Ты вспомни, какие дифирамбы тебе сегодня Севастьянов пел, как он тебя в пример нам ставил. «Финал, финал, дорогие мои, сразил всех наповал…» – довольно точно копируя и голос, и интонации худрука, произнес Беспалов. – «Да-а-а… Эта молитва под самый занавес потрясла меня до глубины души! Я не понимаю, как спектакль мог существовать без нее все это время?! Как поразительно точно! Как талантливо! Как тонко прочувствован материал! Я видел слезы… Понимаете, дорогие мои? Слезы на лицах самых жестких и волевых людей нашего века!»
Обнаров грустно усмехнулся, вспомнив, как молил Бога дать ему силы дождаться занавеса. Он посмотрел на часы.
– Где же твой ресторатор? Мне еще на примерку надо успеть, а это двенадцать наименований. Кстати, держу пари, встречаться с ресторатором не в его ресторане – дурной тон.
– Ничего-ничего. Ты человек занятой, ходить к нему в рестораны тебе некогда. Потому встреча в кафе, в здании театра, вполне естественна. Ты выкроил десять минут своего драгоценного времени между репетицией нового спектакля и примеркой гардероба для новой картины.