– Теперь заходите. Сейчас Сабуров придет.
Обнаров сел на краешек кровати, склонился, осторожно поцеловал жену в губы.
– Как ты?
– Где сын? – очень тихо, но твердо спросила она.
– Сейчас придет доктор, я попрошу, чтобы нам его принесли. Ты молодец! Я горжусь тобой!
– Он в аварии не пострадал?
– Нет! С ним все хорошо.
– Тогда почему ты плакал?
– Я?! – он удивился вопросу.
– Я чувствовала твои слезы на ладони, когда ты держал мою руку.
– Что ты…
Он улыбнулся, опять поцеловал жену.
– Я сейчас страшная, да?
– Страшная? Что ты, глупыш! Ты же знаешь, ты очень красивая женщина, только…
– Что «только»?
– Худенькая очень! Я уже привык к своему толстенькому бегемоту.
Ее бледные губы дрогнули, раскрылись в улыбке.
– Ты больше не уедешь? Мне так плохо без тебя…
– Я буду рядом. Я больше никогда не оставлю тебя одну! Никогда. Слышишь?
Он снова осторожно и нежно стал целовать ее лицо, руки и шептать тихонько, чтобы слышала только она: «Я люблю тебя, родная. Очень люблю!»
– Как вам это понравится?! – громовым голосом возвестил Сабуров. – Не успели родить, уже целуются! Завтра переведем вас в вашу палату, Таисия Андреевна. С ребеночком тоже все в порядке. Педиатр его уже осмотрел.
– Я пить очень хочу. Можно? – спросила Тая.
– А вот Мариша, как раз несет вам воды
– Давайте я помогу.
Обнаров взял у медсестры стакан и, осторожно приподняв Тае голову, стал поить ее водой из стакана.
– Маришенька, отведите Константина Сергеевича к сыну, а я пока Таисию Андревну посмотрю.
Обнаров нехотя поднялся, сжал жене руку.
– Тая, я сейчас вернусь.
– Куда вы? Сюда нельзя посторонним! Я сейчас охрану вызову! – строго крикнула медсестра Обнарову, вошедшему в блок для новорожденных.
– Света, нам Сабуров разрешил, – ответила шедшая следом за Обнаровым медсестра Марина. – Это отец ребенка Ковалевой. Сабуров разрешил посмотреть.
Медсестра недовольно хмыкнула, встала из-за стоявшего в дальнем углу коридора столика и нехотя пошла навстречу:
– Что это он разразрешался?! Только грязь мне сюда носите! Смотрите. Сюда, к окну, идите. Второй слева и есть Ковалев.
Медсестра ткнула пальцем в стекло большого, точно витрина, окна и равнодушно пошла назад за свой столик.
За окном в небольшой, ярко освещенной комнатке, стояло семь детских кроваток. В кроватках спали, мирно посапывая, малыши. Обнарову показалось, что они все были похожими друг на друга, точно близнецы, маленькие, сморщенные красноватые личики, одинаковые пеленки, одинаковые одеяльца-конверты. Он смотрел на детей и все еще не мог привыкнуть, поверить, что один из них его сын. Ему было жалко их всех, таких крошечных и беспомощных. Он коснулся ладонями стекла, чтобы лучше рассмотреть, прильнул к нему носом и лбом.
«Второй слева… – повторил он для себя пояснения медсестры. – Господи, когда же он вырастет? Такой маленький!»
Сын зевнул, пошевелил головкой, неспеленатыми ручками. Только теперь Обнаров заметил, что сын был одет в распашонку, которую он купил ему в Лондоне и переслал посылкой с Шалобасовым жене. Нет, он все же был непохожим на других детей, он был похож на него самого в далеком-далеком детстве, это Обнаров помнил по черно-белым фотографиям, которые бережно хранила мать. Личико сына не было красным, как у остальных, оно скорее было смуглым, словно очень загорелым, и волосы были не светло-русыми, как у остальных, а темно-темно-русыми, почти черными, совсем как у него самого.
Он смотрел на малыша и пытался разобраться в своих чувствах. Чувства были противоречивыми и сложными. Он пытался перевести их в слова, но, к своему удивлению и стыду, ничего, кроме жалости к крохотному существу, не было в эмоциональном запасе, более того, свербело гаденькое, что-то неродное, чужое. С разумом было проще, разум отчетливо сознавал: это мой сын, мое продолжение, мужик, богатырь! Но так хотелось, чтобы и чувства отозвались. «Может, это потом придет?» – пытался найти компромисс Обнаров.
Сын тем временем зашевелился, покрутил головой, наморщил личико и заплакал, сначала тихонько, а потом все громче и громче. Теперь его личико покраснело, напряглось, ротик беспомощно хватал воздух и плакал, плакал, плакал… Обнаров почувствовал точно удар током, и все моментально встало на свои места!
Покосившись на занятых разговорами медсестер, он без церемоний шагнул в детскую под окрик медсестры Светы: «Вам туда нельзя!» и звук приближающихся шагов взял сынишку на руки, поправил ему съехавшую на глаза шапочку, погладил по животику и стал укачивать малыша. Сынишка тут же умолк, почмокал крохотными губками, зевнул и, повернувшись к Обнарову, стал засыпать.
– Молодец… Настоящий мужик! Герой! Засыпай, родной мой. Говорят, во сне быстро растут. Мы должны маму порадовать. Засыпай…
– Ну, что мне с вами делать, Константин Сергеевич? Вам нельзя сюда входить! – сказала медсестра Света. – Вы первый папаша в моей практике, чтобы вот так, сразу. Обычно отцы боятся их на руки брать.
– Тише, вы перебудите всех детей! – шепотом сказал Обнаров.
– Они еще не слышат ничего. Дайте, я помогу, положу ребеночка в кроватку. Ах, какой же вы молодец! Он у вас уснул так хорошо! Мы так за вас рады! Поверьте, от чистого сердца!
– Спасибо, Светочка! – также шепотом ответил Обнаров.
– Мы вас так любим! Вы самый лучший, самый любимый наш актер!
– Спасибо, спасибо. Я обещал показать сынишку жене. Она волнуется. Пожалуйста, помогите мне это устроить.
Обнаров стоял с ребенком на руках, смотрел со счастливой улыбкой на спящего сына и явно не собирался с ним расставаться.